Писатели и литераторы в роду Е.П. Блаватской
Доклад на «Круглом столе» СибРО 30 мая 2021
Духовный подвиг Елены Петровны Блаватской был бы беспримерным в любой эпохе. Но когда мы знакомимся с её биографией, порой вызывают интерес различные исторические детали, привязанные к своему времени и стране. Они дают возможность дополнительно почувствовать колорит той среды, в которой воспитывалась и действовала Елена Петровна.
Многие слышали, что и мать Блаватской, Елена Андреевна Ган, и сестра, Вера Петровна Желиховская, были известными писательницами. Перу самой Елены Петровны принадлежат не только философские труды, но и путевые заметки, облечённые в художественную форму. Другими словами, мы сейчас говорим о целой семье в Российской Империи 19 века, где не мужчины, а женщины, мать и две её дочери, стали широко известны как писатели, при этом для каждой из них литературный труд был одновременно и способом заработка, и способом оказывать влияние на общественное мнение. Вот почему захотелось больше узнать о литературном аспекте жизни этой семьи.
При первых же попытках изучить вопрос оказалось, что в роду Блаватской немало не просто различных известных деятелей, но именно литераторов.
На слайде вы можете увидеть подобие родословного древа, в котором отображены не все родственники, а именно литературные деятели, плюс ведущие к ним родственные звенья. Жёлтым цветом отмечены авторы художественных книг, синим — публицисты, то есть авторы статей или мемуаров. Несколько слов о каждом.
Сначала ветвь по матери Блаватской, Елене Андреевне Ган.
Дедушка Блаватской, Андрей Михайлович Фадеев, который сменил несколько высоких постов в различных городах и завершил служебную карьеру как саратовский губернатор, оставил после себя книгу «Воспоминания», где описывал социальные проблемы местного общества и события жизни. Конечно, среди его окружения были и литераторы. Например, вот такая запись.
«Во время моих приездов в Кишинёв меня помещали в одной комнате с Пушкиным, что для меня было крайне неудобно, потому что я приезжал по делам, имел занятия, вставал и ложился рано спать, а он по целым ночам не спал, писал, возился, декламировал и производил все свои ночные эволюции в комнате... Он подарил мне свои рукописные поэмы, написанные им собственноручно — «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник». Зная любовь моей жены к поэзии, я повёз их ей в Екатеринослав вместо гостинца, и в самом деле оказалось, что лучшего подарка сделать не мог. Она пришла от них в такое восхищение, что целую ночь читала и перечитывала их несколько раз, а на другой день объявила, что Пушкин несомненно гениальный великий поэт».
Елена Павловна Фадеева, до замужества княжна Долгорукова, та самая, для которой стихи оказались лучшим подарком, говорила на пяти языках, прекрасно рисовала, изучала естественные науки, археологию и нумизматику. Она состояла в учёной переписке и обменом изысканиями с европейски известными натуралистами, «оставила более 70 толстых томов своих рисунков цветов, древностей, монет и переписанных ею редких экземпляров сочинений»1.
При таких родителях не только литературно одарённая Елена Ган стала известным автором, её брат и сестра тоже были не чужды публицистики.
Надежда Фадеева — тётя Елены Петровны Блаватской, которая была старше её всего на два года и стала одним из самых близких и доверенных друзей. Надежду Фадееву можно назвать хранителем наследия рода, архивов и коллекций. Помимо того, что она была первым организатором и руководителем Теософского общества в Российской империи, она занималась архивами и других членов семьи, писала о них статьи, готовила к публикации их собрания сочинений.
Далее на родословном древе мы можем увидеть имена двоюродных тётушек Блаватской. Это две дочери бабушкиной сестры, Анастасии Павловны, в замужестве Сушковой.
Елизавета Лодыженская — писательница, переводчица, публиковавшаяся под псевдонимом «С. Вахновская»;
Екатерина Хвостова — по словам историка и журналиста М.И. Семевского, «женщина с большим природным умом, искренно оказывавшая сочувствие к деятельности наших лучших писателей и музыкантов», литературоведы благодарны ей за мемуары.
Не отображена на родословной ещё графиня Евдокия Ростопчина́, которая приходилась Сушковым двоюродной сестрой по их отцовской линии. Её поэтическое творчество поддерживали Лермонтов, Пушкин, Жуковский. Многие были гостями её литературного салона, ей посвящали стихи Огарев, Мей и Тютчев. Всё, что она получала от своих сочинений, она отдавала князю Владимиру Одоевскому для основанного им благотворительного общества.
А вот её проза, изданная отдельной книгой, не пользовалась особым успехом, однако отметим, что её повести перекликаются с повестями Елены Ган.
Дочь Ростопчиной, Лидия, тоже стала писательницей, переводчицей и мемуаристкой. Брат А.В. Сушкова был женат на сестре Фёдора Тютчева, так что и Тютчев приходился им всем дальней роднёй.
Упомянем также дочь Веры Желиховской — Веру Джонстон, которая вместе с мужем, индологом Чарльзом Джонстоном, была увлечена теософским учением и публиковала сочинения на данную тему.
Теперь, если мы взглянем на отцовскую для Блаватской линию, то у отца, Петра Алексеевича Гана, была сестра Елизавета, в замужестве Маркова, и трое из её сыновей публиковались.
Владислав Марков — автор повестей из жизни провинции, исторических романов из времён смуты и начала правления Петра I.
Евгений Марков — публицист, историк и путешественник, написал ряд биографических романов о жизни братьев.
Лев Марков — педагог, директор образовательных учреждений, опубликованы его воспоминания о Льве Толстом.
Это если говорить о доказанном родстве, но есть и ещё одно предположительное. По некоторым источникам2, дед Е.П.Блаватской по отцу, генерал-майор Алексей Федорович Ган был двоюродным братом графини Иды Ган-Ган.
Что здесь интересно для нас? Елену Ган Белинский назвал «русской Жорж-Санд», а Иду Ган-Ган называли «немецкой Жорж-Санд». Её романы переводились на иностранные языки; главное внимание в них сосредоточено на героине, которая почти всегда женщина высшего общества, идущая вразрез с условными светскими приличиями и тщетно ищущая осуществления своего идеала. В дальнейшем графиня погрузилась в религиозную и мистическую тематику, поступила послушницей в монастырь и продолжила писать романы, теперь уже тенденциозно-католические.
И вот из всего этого списка трое женщин писали в одном и том же жанре — светская повесть. Это Елена Ган, Ида Ган-Ган и Евдокия Ростопчина. Что это за жанр, какую идею он реализует?
Узнавая ответ на этот вопрос, иначе чувствуешь ту эпоху, в которой родилась и жила Елена Петровна Блаватская.
Светской повестью называется особый жанр литературы, который стал мостиком между предшествующей романтической и последовавшей реалистической традицией. Слово «светский» здесь означает принадлежность к аристократии. Так называемый «высший свет» всегда является собирательным персонажем светской повести — коллективной враждебной силой, ломающей человека, который пытается быть самим собой. Чаще всего гонимая искренность проявлялась в любовной линии, но не обязательно.
Казалось бы, глядя на удивительные родословные, мы видим, насколько большие возможности для саморазвития получали дети высокопоставленных семей. Так почему же зародился целый жанр, в котором светское общество выступало в негативной роли, а концовки были преимущественно трагическими?
В жанре светской повести писали А. Бестужев-Марлинский, В. Одоевский, В. Соллогуб и другие. Но читая книги, написанные мужчинами, мы больше видим последствия проблемы, а книги писательниц говорят об этом подробнее и острее, добираются до причин.
Как мы видим из этих произведений, повсеместно девушкам сначала давали эстетически-романтическое образование, а потом выдавали замуж из политико-экономических расчётов. В таких браках по-человечески везло немногим, а несчастному большинству обычных женщин оставалось принимать одиночество и равнодушие как данность. Современные психологи утверждают, что человек не может выживать в постоянном чувстве несчастья, он либо заболевает, либо его психика перестраивается на другие реакции. Видимо, вот так многие женщины и решали, что нормально заполнять жизненную пустоту нарядами и балами, нормально готовить своих детей к такой же участи, нормально измерять счастье деньгами, статусом, популярностью на балах.
Представьте сообщество дам, на самом деле глубоко неудовлетворённых жизнью, которые обязаны постоянно собираться и демонстрировать своё благополучие. И насколько невыносимо таким птицам в клетках видеть, как кто-то пытается стать счастливым. Это же сразу разбудит всю скрытую боль. И вот это сообщество, интеллект и жизненные силы которого почти некуда было прикладывать, начинало давить или плести интриги против своих же близких. В итоге люди были вынуждены выбирать между ролями успешного хищника, смирившейся безгласной жертвы или же сохранившего себя изгоя, постоянно преследуемого молвой. Таким образом, игнорируя потребности женщин, мужчины создали такой мир, в котором им самим уже становилось тошно.
Всю эту психологическую ловушку и пыталась обозначить, осознать и проанализировать светская повесть. Как только эта задача была в целом выполнена, жанр ушёл в прошлое.
Узнавая биографию Елены Петровны Блаватской и поражаясь количеству клеветы, которой ей пришлось вынести, мы обычно вспоминаем, что гонения толпы — постоянный признак гения любых эпох. Но при знакомстве со светскими повестями начинаешь понимать, что в те годы в атмосфере бесконечных сплетен пребывала вся светская среда: скандалы не только обсуждались устно, про них постоянно печатались статьи, иногда даже писателю мог поступить заказ на художественную книгу в подобном ключе.
Среди такой реальности, выбирая путь, не похожий на общепринятый, Блаватская с самого начала обрекала себя на все эти пересуды, при этом имея задачу это-то самое закостенелое общество преобразить, зажечь в нём духовную искру, распахнуть окна. Но что именно могло разбудить такие массы?
Здесь становится более понятными и бесцеремонность Блаватской перед светскими правилами, и попытки увлечь людей какими-то необычными, волшебными, феноменальными явлениями, фейерверком чудес, с последствиями которого позже нужно было разбираться заново, призывая людей задуматься об истинной философии. Критическая ситуация требовала критических мер и поступков.
Оглядев таким образом дали родственного горизонта и суть жанра светской повести, вернёмся к нашей русской Жорж-Санд, Елене Андреевне Фадеевой, в замужестве Ган.
Писать она начала в 13 лет сама для себя, а уже в 16 вышла замуж за артиллерийского капитана Петра Алексеевича Гана. Принято считать, что это был несчастливый брак, но немаловажно понять, в чём именно было несчастье?
«Выдали, — пишет сестра Надежда Фадеева, — не за первого посватавшегося, а за человека, за которого она сама хотела выйти. Ей не препятствовали, потому что тогда брак в шестнадцать лет был самым обыкновенным делом, а посватавшийся был человек хорошего происхождения, умный, отлично образованный, доброго, благородного характера, а потому не было никаких причин противиться этому браку. Впоследствии оказалось, что они не сошлись характерами, но этого нельзя было предвидеть»3.
Тягости, конечно, были, и физические, и моральные, ведь юная романтическая девушка была вынуждена скитаться с места на место в роли «армейской дамы», но тягость — это ещё не несчастье. Опять же, когда Елена Ган жаловалась на непонимание людьми её литературных занятий, то подчёркивала: «мои родные и мой муж не принадлежат к этому числу». Что же её так мучило?
Один из ключей к ответу звучит в повести Ростопчиной «Счастливая женщина». Автор говорит, что девушек принято воспитывать «для света, а не для них самих». «Где преподают девушке прямую и грустную науку жизни?.. — спрашивает она. — где приготовляют ее к борьбе, к испытанию, к душевному изнеможению, слишком часто ожидающим ее на житейском поприще? Где?»
Одна за другой писательницы начинали говорить о том, что ни мужчины в общей массе не понимали женских потребностей, ни девушек к такой реальности не готовили.
В повести «Суд света» Елена Ган выводит среди персонажей свой портрет напрямую, дополнительно описывая отношение светского общества к писательнице. Её всюду приглашают «напоказ, как пляшущую обезьяну, как змея во фланелевом одеяле». Люди отождествляют писательницу с её персонажами, относятся предубеждённо, ждут от неё «вдохновения и книжных речей, поражающих мыслей, кафедрального голоса… и даже латинских фраз в смеси с еврейским языком». «Едва узнают её в одном месте, едва привыкнут видеть в ней женщину без жёсткого прилагательного "писательница", едва приголубят добрые люди, — как вдруг поход, перемена квартир — начинай снова знакомства с азбуки».
Известны высказывания Елены Ган о том, что если бы ей платили, она была бы готова взяться за любую другую работу вместо литературной, чтобы обеспечить детей хорошим образованием. Думается, что это правда лишь наполовину — ведь вопрос о невозможности отвергать призвание она поднимет в повести «Напрасный дар».
Печататься она начала под псевдонимом Зенеида Р-ва с 1837 года после недолгого пребывания семьи в Петербурге, где после скитаний по захолустьям с удовольствием окунулась в столичную культурную среду. Здесь она познакомилась со своим будущим издателем Осипом Ивановичем Сенковским, случайно встречала А.С. Пушкина. Чуть позже она побывала с отцом в калмыцких степях и на Кавказе, познакомилась с некоторыми ссыльными декабристами, задумала сразу несколько произведений.
Первая повесть Елены Андреевны с характерным названием «Идеал» — появилась в столичном журнале «Библиотека для чтения» в 1837 году. В этом же журнале были напечатаны: «Утбалла» и «Джеллаледин» (1838), «Медальон» (1839), «Суд света» (1840), «Теофания Аббиаджио» (1841).
Творческое содружество с редактором журнала Сенковским первое время было плодотворным, позже они разошлись из-за слишком бесцеремонной редакторской правки, поэтому последние произведения были напечатаны уже в «Отечественных записках», это «Напрасный дар» и «Любинька» (1842). В том же году вышло сочинение «Ложа в одесской опере».
Собрания сочинений Елены Ган издавались дважды в Санкт-Петербурге — в 1843 и 1905 годах.
Елена Андреевна не ставила радикально вопросы прав женщин, не пыталась требовать равных прав и свобод. Она лишь обращала внимание на неуважительное отношение мужчин к женщинам, непонимание духовных и душевных потребностей женщины и моральной тягости ситуации, в которой она находится, на недооцененность искренних чувств.
Так, героиню самой первой повести, «Идеал», Ольгу Гольцберг, выдают за полковника, который «о счастии женщины… имел короткое и ясное понятие: благосклонное обращенье, снисходительность к капризам и модная шляпка, -- вот что, по его мнению, не могло не осчастливить женщины». Скоро поняв, что ей и поговорить с мужем не о чем, Ольга погружается в мир книг и видит в известном современном поэте своего брата по духу, свой поэтический идеал. Но в жизни он оказывается банальным и непорядочным. Пережив глубокое разочарование, Ольга находит утешение в религии. Повесть заканчивается строками письма её: «Я… также буду счастлива, потому что я постигла, наконец, что если женщина … получает характер, не сходный с правами, господствующими в нашем свете… то напрасно станет она искать вокруг себя взаимности или цели существования, достойной себя. Ничто не наполнит пустоты её бытия, и она истомится бесплодным старанием привязаться к чему-нибудь в мире. Неземные привязанности могут удовлетворить её жажду. Её любовью должен быть спаситель, её целью — небеса!»
Казалось бы, в письме говорится о счастье и о Боге, однако ни умиротворения, ни радости в этом исходе не чувствуется.
Как отмечает одна из исследовательниц светской повести, И. Савкина, произведение даёт нам понять, что «для женщины (как таковой) нет места в этом мире, который "создан для одних мужчин"; отличие необыкновенной женщины от обыкновенной только в том, что последняя этого не понимает»4.
Другие повести Ган, в общем и целом, развивают эту же тему. Коварные соблазнители сменяются на нетерпимых тётушек, светское общество меняет личины, но суть остаётся той же.
Интересно отметить отдельной строкой, что и Елена Ган, и её дочери вносили в литературу этнографический аспект. Так, повесть Елены Ган «Утбалла» содержит немало описаний калмыцкого быта и народные легенды, в повестях и рассказах Веры Желиховской мы неоднократно видим колорит Кавказа, а книги Елены Блаватской открывают миру незнакомую Индию.
Одним из лучших произведений Елены Ган считается «Теофания Аббиаджио», помимо центрального конфликта между человеком и давящим на него светским кругом поднимающая вопросы о несправедливости социального неравенства. Характеры нескольких главных персонажей различны и глубоко проработаны, а финал ярко высвечивает противоречие. Законы и правила светского общества не оставили возможности счастья ни для одного из героев, при этом в глазах окружающих жизнь их выглядит благополучною и успешною.
Елена Ган уходит из жизни в 28 лет. Виссарион Белинский, который и назвал её «русской Жорж Санд», писал о значении её работ: «Ни одна из русских писательниц не обладала такою силою мысли, таким тактом действительности, таким замечательным талантом, как Зенеида Р-ва. Созданная ею повесть, как ее талант и жизнь, остановились на полудороге и не дошли до своего полного и конечного развития»5.
Особняком стоит повесть Елены Ган «Напрасный дар». В ней на первый план выходят взаимоотношения общества и одарённого талантом и сверхчувственными восприятиями человека. Героиня произведения, Анюта, непонятна миру, её считают сумасшедшей, и её талант становится её мучением. Один раз она предаёт себя, поверив в греховность своего таланта и решив отказаться от него, в другой — когда ради необходимости в средствах выставляет его напоказ. Не в силах справиться с таким количеством сомнений и противоречий, гнетущих её душу, героиня погибает. Миру остаются опубликованные стихи.
В этой героине мы угадываем и собственные переживания автора, и ещё больше — тревогу за будущее старшей дочери, Елены Петровны, таланты и непохожесть которой всем были видны с её раннего детства.
«Напрасный дар» так и начинается с вопроса [*для прочтения современным читателем с листа этот текст может оказаться труден, но при чтении вслух он складывается в музыкальное повествование, похожее на морской прибой]:
«Скажите мне, от чего происходит это неравенство, это бесконечное разнообразие в разделе божественных искр, одушевляющих человека?
…Скажите ж: эта пестрота, это неравное раздробление ниспосылаемого нам духа
на души с волею могучею, со стремлением к добру — или с жаждою зла и истребления,
на метеоры гениального всепостижения, творческой силы разума — и на мильоны душ слабых, ничтожных…, —
эти разнородные создания, столь чуждые между собою, и однако ж так тесно связанные в одну семью неуловимыми оттенками свойств, страстей и наружности, не суть ли бесчисленное множество струн одного аккорда?
не предумышленное ли соединение звуков слабых с сильными, ничтожных с величественными, для составления одной дивной гармонии человечества?
И как истолковать, притом, несообразное размещение душ в оболочки, часто несвойственные им?
Чем объяснить проявление характеров предприимчивых, твёрдых, неустрашимых в слабых телах женщин, — и бесхарактерности, бесстрастия, унижающего человечество в богатырских сердцах мужчин;
или отсутствие всех способностей умственных, всей восприимчивости чувств в одном, — и подле, избыток их, пожирающий другого?
…Кто из нас не призадумывался над печальной повестью тех немногих, но вечно славных людей, которые, перегорая в порывах к прекрасному, жили и гибли мучениками своих душевных сил, завещая поздно познавшему их миру одни искры своего гения в олицетворении божественного на земле?
И ещё блаженны они, сто раз блаженны, если не рукоплескания толпы, а одобрения любимых ими и собственное сознание позволило им взглянуть с благоговением и с радостной слезой на собственное своё творение, на свою осуществлённую мысль....
Но если эта мысль, это чувство напрасно зреют в груди человека, которому не с кем делиться ими, не в чем излиться душой, чтоб хоть одиноко насладиться их живым отражением; если эти небесные дары, ослабевая без проявлений, внутренно грызут его тщетной деятельностью, перекипают, стынут и, как охладелый свинец, падают на сердце мученика, — не правда ли, это положение ужасно?»
Вот чего более всего боялась Елена Ган, глядя на дочь. Но мы знаем, что, несмотря на простирающуюся кругом пустыню непонимания, Елена Петровна Блаватская обладала не только даром духовным, но и мужеством и отвагой несения этого огня людям, даже если они могли воспринять его лишь в самой малой степени.
Скажем теперь о творчестве младшей сестры Блаватской, Веры Желиховской.
Ранее детство Веры прошло в постоянных переездах и странствиях. В семь лет она остаётся без матери, детей берут на воспитание бабушка и дедушка Фадеевы. Из всего, что написано ею, наиболее популярны оказались книги «Как я была маленькой» и «Моё отрочество».
Потеряв из-за болезни первого мужа и оставшись с двумя сыновьями, Вера выходит замуж повторно, во втором браке рождается три дочери и сын. Первые истории Желиховская сочиняет просто для своих детей и не публикует их, но к концу 1870-х годов её литературная деятельность становится постоянной по грустной причине: это болезнь её второго мужа и его кончина.
Согласно воспоминаниям дочери, необходимость содержать и воспитывать детей заставляла Желиховскую работать на износ: «Вера Петровна писала по целым дням, буквально не разгибая спины. Ей приходилось по необходимости работать по заказу, не разбирая материала и разбрасывая свои сочинения по разным газетам и журналам. Писала она на скорую руку и романы, и повести, и рассказы для детей, и фельетоны, и корреспонденции, отлично сознавая, что она таким образом истощает и раздробляет свое большое дарование, мучась своею чуткою душой художницы этим сознанием, но вместе с тем поневоле покоряясь настоятельным требованиям жестокой житейской необходимости»6.
Книги Желиховской для детей и юношества — это различные сюжетные истории с воспитательной составляющей. Желиховская умела писать живо и увлекательно и активно издавалась в дореволюционные времена, однако в настоящее время переиздано очень немногое — биографическая книга «Как я была маленькой», повесть «Над пучиной», это юношеский облегчённый вариант светской повести со счастливым концом, и повесть-воспитание «Подруги» о деятельной дружбе девушек из разных социальных слоёв. Другие книги можно найти в оцифрованном виде.
Помимо детской литературы, в творческом наследии Желиховской выделяется обширный ряд статей и мемуарных текстов, посвященных теософии, паранормальным явлениям и личности Е. П. Блаватской. К ним также тесно примыкают фантастические или фантастическо-мистические произведения. Желиховская и сама обладала некоторым сверхчувственным восприятием с детства, так что не могла не проявлять интерес к этой стороне жизни.
И вот здесь мы сталкиваемся с достаточно нелёгким вопросом отношения к этой деятельности и к самому наследию, об этом нельзя не сказать. С одной стороны, очевидно, что Вера старалась помогать сестре, с другой стороны, как писала Е.И. Рерих, «Желиховская не была ей другом и немало вредила ей в России»7.
Сама по себе Вера Петровна была женщиной незаурядной и талантливой, но по размеру этого таланта и широте сознания она с первых дней жизни проигрывала в сравнении с гениальной старшей сестрой, что порождало и болезненное самолюбие, и ошибки при соприкосновении с непонятным ей.
Мы это увидим даже в детских книгах, как только дело коснётся сестры. Так, в книге «Я была маленькой» главная героиня всегда чуткая и сострадательная, а вот старшей сестры Лёли либо вовсе нет в сюжете, либо она ненадолго появляется, чтобы совершить что-то грубое, неуместное и жестокое. В книге «Моё отрочество» портрет старшей сестры уже более приемлемый, но тоже не самый доброжелательный.
Когда же дело коснулось теософии, которой Желиховская толком не понимала, в первом же очерке «Правда о Блаватской» было написано по ошибке немало неправды. Конечно, ошибки эти были ей и самой неприятны, и в дальнейшем Желиховская мучилась и раздражалась от того, что вроде бы и хотела помочь сестре, но не в состоянии была до конца примирить в своём сознании религиозные тезисы с теософскими.
Её противоречиями воспользовался предатель Вс.Соловьёв. Не получив от Блаватской того, чего желал для себя, он вкрался в круг семьи Желиховской, под личиной друга провоцировал то на обсуждение сомнений, то на выражение недовольств, а потом опубликовал столько сконцентрированных сплетен и клеветы, что последствия этого чёрного деяния были тяжкими. И как ни старалась позже Желиховская поправить дело, оно уже совершилось. Как писала сестре Блаватская, «ни Куломбы, ни психисты, никто не сделал мне столько вреда, как эти сплетни Соловьева!..»
Поздние публикации Желиховской написаны уже в другом тоне, но это не изменит того, что она и сама о себе говорила: «Я бы хотела быть теософкой и православной христианкой, отбросив от своей религии и теософии все людское, оставив только суть их, но я-то же человек мелкий, и мне трудно разобраться во всем этом!»8.
Вот что пишет Елена Ивановна Рерих в 1936 году Асееву:
«Знаю, как Великий Владыка М. был недоволен всеми биографиями, написанными о Блаватской. Ведь не нашлось тогда ни одного чуткого и умного сотрудника, который мог бы оценить эту титаническую натуру. Мелочность природы всех этих биографов видела лишь то, что было доступно их мещанскому кругозору. … Сейчас получила письмо из Парижа — на днях мне вышлют две рукописные тетради — биография Е.П.Блаватской, написанная ее сестрой В.Желиховской, и нигде еще не опубликованная. … Мы знаем, что между сестрами не было дружбы, но по человечеству бывает, что после смерти лица, которому завидовали, начинают его особенно превозносить, также из-за личных соображений»9.
И всё же надо понимать, что вопрос не в одной Желиховской. Вот ещё отрывок из письма Елены Ивановны к Фосдикам, где говорится о сути явления:
«Если бы несение Креста Культуры было легко, то и заслуги не было бы. Кого нашла Блаватская? — далее в письме перечисляются Олькотт, Синнет, другие помощники и при этом их печальные стороны. — Жалкие карлики! Немало ещё их, чей нравственный и умственный уровень настолько низок, что они не могут вместить в свои узкие рамки гениальную сущность Е.П.Б. Она им уявляется как бы в вогнутом зеркале. Но такие жестокие искажения претерпевались всеми великими людьми, не говоря уже об искаженных Обликах Великих Учителей человечества. Остаётся одно утешение — нестираемость рекордов Акаши, хранящих истинные лики великих деятелей, их мысли и намерения. Кто сможет подняться на такие Высоты, прочтёт эти рекорды»10.
На биографических вехах Блаватской мы в рамках сообщения останавливаться не будем, тем более что событий её жизни хватит на десятерых. Так же несравнимы с другими и принципы её творчества, и масштаб её влияния.
В письмах Елены Петровны родным, которые затем цитировались Желиховской в биографиях, вполне видно, как Блаватская старается объяснить сложные вещи как бы невзначай, с юмором и прибаутками, как будто это рассказ взрослого, обращённый к маленьким детям.
Этот же в меру приключенческий и часто юмористический тон мы встретим и в цикле глубоких по сути статей «Из пещер и дебрей Индостана», и в последующих книгах «Загадочные племена на Голубых горах», «Дурбар в Лахоре». Ведь интерес к духовным явлениям нужно было вызвать у тех, кто прежде и думать о том не желал, и всё мышление предполагаемых слушателей вращалось в ограниченном кругу бытовых понятий.
Юмор был присущ характеру Блаватской и сам по себе, но здесь его приходилось сочетать с самыми серьёзными темами. Это сложная задача ей удалась. Цель была достигнута. Книгами зачитывались. Для многих они стали первой страницей знакомства с новым, неведомым, непознанным. Многих обратили к изучению мудрости востока.
В художественной форме Елена Петровна описывала свои путешествия с учителем, который выведен в книге под именем Гулаб Синг. «Приводимые мною факты и персонажи подлинны, — пишет она Синнету, — я просто собрала вместе в трёх-четырёх месячном отрезке времени события и случаи, происходившие на протяжении ряда лет, равно как и часть феноменов, которые показывал мне Учитель». Одни из них относились к первому посещению Индии, другие ко второму.
Впервые путевые очерки «Из пещер и дебрей Индостана» за подписью Радда-Бай печатались в «Московских ведомостях», редактором которых был известный журналист Михаил Катков. Интерес был так силён, что в 1883 году Катков издал их как приложение к «Русскому вестнику», а потом публиковал новые письма, написанные специально для этого журнала.
Можно отметить, что литературный критик того времени З. А. Венгерова, скептически относившаяся к деятельности Блаватской, эти очерки хвалила:
«"Из пещер и дебрей Индостана" нельзя включить в разряд обыкновенных, более или менее живописных описаний заморских стран. Автор — не любопытствующий турист, описывающий виденные им диковины, а, скорее, член научной экспедиции, задавшийся целью изучить основы истории человечества в застывшей цивилизации Индии. Эта специальная цель проглядывает во всех описаниях Радды-Бай и придает им своеобразную прелесть. Все, что свидетельствует о великом прошлом ныне порабощенной нации, выдвигается автором на первый план. Просто, но в высшей степени художественно описывает она гениальные постройки, покрывающие Индию с незапамятных времен и на которые протекающие тысячелетия не имеют никакого влияния… Но более чем все произведения искусства, свидетельствующие о высоте цивилизации индусов, более чем пышная природа страны, где действительность превосходит самое пылкое воображение, Блаватскую занимает внутренний быт туземцев. Она имела возможность близко изучать их жизнь и ознакомиться с их пониманием вещей».
Книга настолько понравилась, что позже, как мы знаем, были попытки разных авторов, не прекращающиеся и по сей день, сочинять мистические романы, где происходят чудеса, а среди персонажей появляются таинственные учителя. Но что может сочинить, даже при благих намерениях и некоторой начитанности, тот, кто не знал и не видел? Только различные домыслы, не выходящие за рамки его сознания.
Книги Блаватской об её индийских путешествиях так и останутся непревзойдёнными в своём роде. Они навсегда изменили понимание европейцами ценности восточной культуры, а вслед за этим и саму Индию побудили сменить суеверия и неуверенность перед европейцами на возрождение и научное изучение собственного наследия.
В качестве послесловия к нашей теме хочется сказать следующее. Как отмечали исследователи, главные героини в жанре светской повести, даже будучи неординарными, не могли одолеть давление общества, потому что оно было слишком многолико и многочисленно. Выйти победителем из такой борьбы мог бы только очень, очень сильный человек. Каким же гигантом духа была Елена Петровна Блаватская, которая смогла под градом осуждения построить не только собственную судьбу, но изменить к лучшему судьбы народов на многие века вперёд.
Екатерина Грачёва
1 Сильвия Крэнстон. Е.П. Блаватская. Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения.
2 Утверждение, что А.Ф. Ган (дед Е.П.Блаватской) был двоюродным братом Иды Ган-Ган, находим в наиболее авторитетной из биографий Е.П.Б., — в книге Сильвии Крэнстон "Е.П. Блаватская. Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения" со ссылкой на: Sinnet A.P. Incidents in the Life of Madame Blavatsky. London,1986.
С другой стороны, исследователь родословной Е.П. Блаватской — Л.К. Маркелова — в части III своей подробной работы "Заметки к родословной Е.П. Блаватской" отмечает, что это утверждение "сомнительно и требует доказательств".
Но какой бы ни была степень этого родства, в любом случае совпадение очень любопытное.
3 По поводу статьи «Роман одной забытой романистки». Исторический вестник, 1886, №11.
4 И.Савкина. Провинциалки русской литературы (женская проза 30-40-х годов XIX века).
Göpfert, 1998.
5 В.Г. Белинский. Сочинения Зенеиды Р-вой.
6 Николаев Р. [Псевдоним Н.Желиховской]. Памяти В. П. Желиховской // Исторический вестник. 1896. № 7.
7 12.04.1949 Е.И.Рерих — А.М.Асееву.
8 Николаев Р. Памяти В.П. Желиховской // Исторический вестник. — 1896. — Июль. — С. 190-194.
9 23.10.1936 Е.И.Рерих — А.М.Асееву.
10 12.11.1946 Е.И.Рерих — З.Г.Фосдик и Д.Фосдику.
Музей Н.К.Рериха в центре города Новосибирска построен Сибирским Рериховским Обществом методом народной стройки, то есть на добровольные пожертвования множества людей и организаций. Многие приезжали со всей страны в свои отпуска для выполнения работ.
Инициатору и вдохновителю строительства Музея – Наталии Дмитриевне Спириной – в момент начала строительства было 86 лет.
Возведение Музея Рериха в Новосибирске началось с полной реконструкции в 1997 году полуразрушенного детского садика (стены разбирались почти до фундамента).
Интерес к строительству из разных городов России и зарубежья был так велик, что выставки и слайдпрограммы для приезжающих гостей начали понемногу проходить ещё в неотштукатуренных помещениях строящегося Музея.
Неофициальное открытие Музея произошло 4 мая 2001 года, в день празднования 90-летнего юбилея Н.Д.Спириной.
Официально Музей открыт с 7 октября 2007 года.
